Материал Портала "Colta.ru"

КАК ССОРЫ НА ДОРОГЕ В ДАГЕСТАНЕ ПОМОГАЮТ СОЦИОЛОГАМ ПОНЯТЬ МЕХАНИЗМЫ ЖИЗНИ ВО ВСЕЙ РОССИИ

2 АПРЕЛЯ 2015

COLTA.RU публикует с небольшими сокращениями лекцию из цикла «Невидимая страна», прочитанную в Фонде «Общественное мнение» социологом Евгением Варшавером из РАНХиГС для проекта «ФОМ-Лабс». 

Дагестан — это для меня модель общества, которую в силу ее относительно небольшой величины я могу наблюдать в деталях. Регулярные приезды в Махачкалу и в прочий Дагестан позволяют мне понять, как функционирует общество в целом, смоделировать его. И после этого ты осознаешь, что те социальные процессы, что ты наблюдаешь во всей прочей России, ты уже где-то видел.

Стандартные слова, с которыми я подхожу к людям в Дагестане: «В России очень превратное мнение по поводу того, как живут люди в Дагестане, дагестанцев воспринимают как террористов, как непонятно кого. Моя задача состоит в том, чтобы ездить по всему Дагестану, разговаривать с людьми. В результате всех этих взаимодействий я пишу научные тексты, выступаю в СМИ и рассказываю, как Дагестан устроен на самом деле».

Дагестан очень разный. Модель, в рамках которой есть секулярный город и есть религиозные села, абсолютно не работает. В этом смысле есть высокогорный аварский Дагестан, где своя религиозность — какая, мы пока не понимаем. Есть религиозность предгорного Дагестана — то, что можно обозначит как «даргинская религиозность». А есть лакские села, они абсолютно не религиозны. Более того, в каком-то смысле это села, где борются за возможность быть секулярными.

И вот такой очень разный Дагестан берет и съезжается в Махачкалу, которая в советское время была абсолютно советским городом. Русских там была примерно половина, дагестанцы, жившие там, были секулярными. А дальше произошло мощное замещение населения.

Сломалась традиционная экономическая система, традиционно-советская. Она позволяла значительной части населения находиться в горах, иметь свои так называемые кутаны, выпасы скота. Все это сломалось. И с 90-х годов в Дагестане происходит активная урбанизация. Что интересно, это примерно те процессы, которые происходили в центральной части Российской империи в начале двадцатого века. И в Европе в начале двадцатого века. И которые соответственно очень неплохо описаны социологией. В каком-то смысле можно говорить, что сама наука социология возникла как реакция на урбанизацию.

И вот вся та социология, которую мы знаем, — Вебер с его рациональностью, Дюркгейм с его аномией — все это берет и начинает как-то очень интересно и необычно работать в Махачкале.

Как люди договариваются, когда они настолько разные, как получается им добиться какой-то солидарности, как получается добиться того, чтобы возникало какое-то коллективное действие? Когда ты пытаешься выяснить, каким образом устроена самоорганизация в Махачкале, надо изучать ЖКХ. Я совершенно не предполагал, что меня может вывести на исследование трансформаторных будок и столбиков, но выяснилось, что именно это является материальным воплощением тех социальных отношений, которые существуют на этой территории.

Идешь ты по улице и видишь: высокие столбы, электричество проведено очень ровно, и от каждого столба ровненько отходит проводочек к каждому дому. В этот момент становится понятно, что на каких-то условиях и основаниях на этой улице договорились между собой. Есть другие улицы, где в землю воткнуты швабры, и вот от швабры к швабре тянутся провода. При этом ты видишь, что провода дублируют друг друга, куда-то дотягиваются, а куда-то нет. А потом типы столбов совершенно меняются. И мне стало необходимо выяснить — а как так получилось? Дальше выяснилось, что такой красивой модели, в рамках которой люди самоорганизовались и что-то решили, как-то объединились, практически нет.

В остальной России хотя бы право сильного работает. А в Дагестане нет — потому что непонятно, кто насколько силен.

Я выделил три модели. Первая — лидерская: есть некий инициативный человек, он проводит электричество для всей улицы сам. Если у него достаточно денег, то он считает это некоторым таким подарком соседям. Может сказать: мне не надо ничего возвращать. Бывают другие варианты, когда он, наоборот, начинает ходить по соседям и говорить: а ну-ка верните мне деньги. Или: если вы хотите подключиться к моим проводам, вы должны мне заплатить. Собственно, это не только провода — это водопровод, канализация и все те вещи, которые нужны для нормального функционирования домов.

Есть модель медиатора. Медиатором в данном случае становится заместитель главы администрации этого поселка. Собственно, идея состоит в том, что город абсолютно точно не готов полностью оплачивать и делать работу, зато он может как-то этому содействовать, частично. В результате этот медиатор приходит к людям на определенную улицу и говорит: смотрите, есть договоренность, что они поставят, например, щебенку, а вы оплатите перевоз и потом сами ее на свои деньги разровняете. И так через несколько итераций действительно появляется щебенка, и появляется дорога на этой территории.

Есть третий вариант, третья модель: ее можно обозначить как институциональную. Когда уже есть некоторая общность, некоторая группа... Например, в квартальной мечети.

Я продолжал этот проект, и тут реальность, изучаемая мною, сделала мне невероятный подарок. Я сидел в чайной, разговаривал с людьми, про которых было понятно, что они такие бизнесмены, работяги. Они курили одну сигарету за одной, матерились. И тут выяснилось, что все спорные вопросы, возникающие у них, они решают по шариату.

Они не являются фанатиками-мусульманами. Той субкультурой, про которую известно, что да, действительно это люди, пытающиеся по шариату жить. После того как я с этими бизнесменами поговорил, выяснилось, что для них это просто выгодно. И что они решают какие-то общие проблемы, характерные для Дагестана, посредством создания некоторого нового института.

Нельзя сказать, что только религиозные люди решают по шариату свои проблемы и споры. Это довольно распространенное явление. Вот пример. Случается ДТП, два человека выскакивают, оскорбляют друг друга, начинают драться. Первый второму выбивает зуб. Через некоторое время один другому говорит: э, ты мусульманин? Тот не может ответить, что он не мусульманин, и говорит: тогда пойдем к имаму. И в итоге расходятся полюбовно: имам решил, что один другому чинит машину, а другой тому вставляет зуб.

Еще более нетривиальный случай — был один полицейский, этот полицейский праздновал повышение по службе вместе со своими односельчанами на реке. И была с ними женщина относительно легкого поведения. Односельчанка. Дальше то ли случилось изнасилование, то ли это было по взаимному согласию. Но в результате она написала на него жалобу в полицию и сказала: я готова забрать эту жалобу, но только если ты перепишешь на меня квартиру. Он согласился, пришел к застройщику — и они заключили договор по шариату. При трех свидетелях — как, собственно, и нужно заключать этот договор, когда ты решаешь вопрос по шариату.

Но дальше полицейский все-таки свою должность потерял. Он приходит к застройщику и говорит: мне нужно эту квартиру вернуть, потому что должность я потерял. Она, по сути, свою часть договоренности не выполнила, и, ну, неправильно это. Застройщик отвечает: я очень просто — с точки зрения российского законодательства — могу сейчас переписать квартиру одним росчерком пера на тебя обратно. Но я не могу это сделать, потому что этот договор уже был заключен по шариату. Ты можешь решить эту проблему, если найдешь имама, который согласится с тем, что ты прав.

Полицейский с друзьями находят имама, привозят к застройщику. «Действительно, — говорит имам, — эти люди правы». Застройщик уточняет у имама: а что они вам рассказали? Дальше выясняется: в истории есть обстоятельства, о которых имам не знает. «Нет, — говорит имам, — в этом случае я не могу отдать тебе квартиру». Хитрый застройщик спрашивает: ну а если доказать, что там был шантаж? «Ну, — отвечает имам, — если доказать, что там был шантаж, то да, действительно, я могу сделать так, чтобы эта квартира вернулась к владельцу». А дальше имам вздыхает и продолжает: мы что-то тут всё не те вопросы решаем. Вот если бы мы были в исламском государстве, то и мужчину, и женщину, и подельников мужчины надо было бы насмерть забить камнями за прелюбодеяние.

Вот так примерно устроена проблема использования шариата в современной Махачкале.

Дальше возникает вопрос: а как такие вещи изучать? Мне нужна оптика, и я ее нахожу. Оптика называется «конкуренция юрисдикций», «полиюридизм» или «юридический плюрализм». В мире такое бывает, когда на одной территории одновременно действуют две правовые системы.

Так было, например, когда ислам приходил на территорию Персидской империи и Византии в седьмом веке. Иногда одну часть отношений регулирует одна правовая система, а другую — другая, иногда одна правовая система как бы кооптирует другую в себя, и это называется слабый полиюридизм. А когда они реально конкурируют и люди выбирают, куда идти решать те или иные проблемы, это называется сильный полиюридизм.

По Махачкале ходить абсолютно безопасно просто потому, что за тобой видят коалицию.

Казалось бы, что может быть проще? Есть светский суд, и есть имам. Приходишь и изучаешь то, как люди выбирают между этими двумя вариантами.

Но дальше выяснилось, что те проблемы, которые люди решают через шариат, они в Дагестане никогда не будут решать в суде. И мне стало очень четко понятно, что конкурируют между собой не институты — светский суд или имам, — а порядки.

Мы знаем слово «порядок» благодаря Дугласу Норту, который говорит, что есть порядки открытого доступа и порядки закрытого доступа. «Хорошие» государства характеризуются порядком открытого доступа — это когда все люди являются объектами и субъектами правовой системы. И есть закрытый доступ — это когда элиты решают свои вопросы между собой, а все остальные люди решают свои вопросы между собой. А в тот момент, когда элиты сталкиваются с неэлитами, вопрос решается автоматически в пользу элит.

И дальше я понял, что Дагестан современный живет в порядке, который можно обозначить как коалиционный клинч, и ему противостоит нарождающийся исламский порядок.

Что такое коалиционный клинч? Каждый пытается себя и наиболее близких членов своей коалиции поместить на те позиции, которые тебя максимально обезопасят. При этом так делают все. В результате чего складывается ситуация, когда никто никого толком победить не может, и таким образом поддерживается порядок.

Вот цитата из одного парня, который вошел в земельный конфликт и даже было его проиграл, но тут его односельчанин стал главой Дагестана — и у парня, в общем, появились некоторые новые виды на этот земельный конфликт. Он говорит: в России у вас там хотя бы право сильного работает. А у нас право сильного не работает, потому что никто не знает, кто насколько силен.

Более того, для коалиционного клинча характерно, что и ты сам не знаешь, насколько ты силен. Потому что если ты рядовой член коалиции, то не до конца уверен, будешь ли напрягать для решения возникшей проблемы сильного члена той же коалиции, который повыше сидит. И, наконец, до начала конфликта невозможно понять, какая у тебя коалиция. Не говоря уже о том, что ты не знаешь, насколько силен человек напротив тебя.

У меня в какой-то момент, когда я начал это понимать, сложилось четкое ощущение, что по Махачкале ходить абсолютно безопасно просто потому, что за тобой видят коалицию.

Но любое ДТП, которое происходит в современном Дагестане, очень хорошо иллюстрирует, почему коалиционный клинч — это плохо. Я зову своего брата, он зовет своего брата, потом еще позовут, потом еще — и вот ты подъезжаешь к месту ДТП и видишь, что там стоят и беседуют миленько, разбившись на пары, человек пятьдесят. Сколько общественного продукта можно было за это время произвести, сколько дел хороших сделать, сколько денег прокрутить!

И совершенно неудивительно, что некоторые группы в дагестанском обществе стали придумывать, каким образом можно избежать такой потери времени и денег. А поскольку деисламизация и секуляризация Дагестана, в общем-то, так и не произошла, то даже в самых советских семьях было ощущение — я сейчас попытаюсь это описать, — что ислам существует, он прячется по углам, он в языке. Он в некотором базисном понимании, что мы тут, конечно, играем в разные игры, но Аллах — он велик неизбежно.

Исламский порядок гораздо дешевле, чем коалиционный клинч. Это высвобождает кучу ресурсов.

Вот на основании этой космологии складывается новый порядок. В институциональной экономике принято считать, что порядок — это совокупность институтов, никакой космологии. Но институты просто так не появляются. И вот исламский порядок прорастает институтами справедливости. А институт — это когда есть какие-то правила и есть enforcement, принуждающая сила. То есть некоторые агенты — простые люди или специальные органы, — которые настучат по голове, если ты какое-нибудь правило нарушаешь.

История. Некоторый человек задолжал другому крупную сумму денег и исчез. Кредитор находит бывших бандитов, которые стали халяльниками в последнее время, то есть ходят в мечеть и довольно серьезно относятся к исламу; раньше они промышляли коллекторством и сейчас тоже не против. Но не по беспределу, а по исламу: то есть изъять именно ту сумму, которую полагается, взяв небольшой процент.

Дальше должника подрезают на дороге. Пересаживают его в другую машину, везут. Рядом с ним садятся кредитор и коллекторы. Кредитор говорит: ну смотри, в принципе, ты можешь сейчас ни на что не соглашаться, но тогда уже с ними будешь дело иметь. Либо ты отдаешь долг мне и некоторый процент коллекторам за их услуги.

Но тут уже коллекторы как-то начинают борзеть и требовать больше денег. Кредитор возражает: нет, это не по шариату, мы о другом договаривались. Дальше уже сидят специалист по шариату, кредитор, должник и коллекторы. И специалист по шариату объясняет коллекторам, что они неправы. Они берут день на размышление, советуются со своим имамом, возвращаются и говорят: да, действительно, ты прав. И взяли ровно ту сумму, которая им полагалась.

Это явно не единичный случай. Так в Дагестане появляются институты, которые надстраиваются над исламским порядком и во многом его формируют.

Теперь самый главный тезис: исламский порядок — это городское явление. Будучи укоренен в старой этике и космологии, что была в селах, он очень сильно преобразовался. И нынешние дагестанцы, махачкалинцы, которые исповедуют и практикуют исламский порядок, в большей степени связаны с мировой уммой, то есть всей совокупностью верующих, чем со своим селением. И свадьбы они уже практически всегда проводят в Махачкале. Я был на одной из этих свадеб, где сидел такой парень с большой бородой и в Фейсбуке читал по-английски о том, что в данный момент происходит в Сирии.

Можно четко диагностировать, что исламский порядок прогрессирует. А имамы говорят, что все больше и больше дел, особенно финансовых, действительно решается по шариату.

Исламский порядок гораздо дешевле, чем коалиционный клинч. Это высвобождает кучу ресурсов, и это очень хорошо понимают махачкалинские бизнесмены, являющиеся основным агентом исламского порядка в его противостоянии с коалиционным клинчем.

Когда одному из сообществ стало понятно, что они не умеют вести бизнес по шариату, они скинулись и дали стипендию человеку, который просто поехал в Египет и учился там шариату для бизнеса. Приехал — и всех научил решать вопросы.

Разные властные игроки будут противиться этому порядку просто потому, что их порядок — это коалиционный клинч, они занимают высокие и выгодные позиции в коалициях. С другой стороны, исламский порядок воспринимается большинством моих информантов как легитимный и как справедливый.