Материал проекта ПостНаука

Социолог Евгений Варшавер о развитии конструктивистской парадигмы, как пуштуны становятся белуджи и о том, как жители из сельской местности общаются друг с другом в городе

До 1960-х годов слово «этничность» не использовалось в научной литературе. С появлением этого слова возникла новая научная парадигма, связанная с конструктивизмом. Эту парадигму развивали норвежский социальный антрополог Фредрик Барт и британский антрополог Макс Глакман совместно с Манчестерской школой, сложившейся вокруг последнего. В начале XXI века традицию конструктивистской парадигмы продолжили Роджерс Брубейкер и Андреас Виммер.

Классиком исследований этничности в конструктивистской рамке является Фредрик Барт. Он родился в 1928 году в Лейпциге в академической семье. В 1946 году он с отцом поехал в Америку, в Чикагский университет, и Барту там так понравилось, что он решил остаться учиться в бакалавриате и после выпуска стал дипломированным палеоантропологом и археологом. После этого он поехал в Англию и в 1959 году защитил диссертацию по пуштунам Сватской долины в Пакистане. Затем он вернулся на родину, в Норвегию, и в Бергене основал факультет антропологии, который стал противовесом существовавшей на тот момент в Норвегии этнографии народных танцев. Идея Барта состояла в том, чтобы привести в Норвегию хорошую британско-американскую антропологию, и он в этом преуспел. Последние годы своей карьеры он провел в Америке: был профессором университета Беркли, после этого стал профессором Бостонского университета. Умер он совсем недавно в 2016 году.

Текст, который считается классикой исследований этничности, и во многом является фундаментом конструктивистской научной парадигмы, по-английски называется «Ethnic groups and boundaries». По-русски по некоторой причине его перевели как «Этнические группы и социальные границы», что не совсем неправильно, но несколько избыточно и немножко не туда. Книга увидела свет в 1969-м году.

В 1960-е годы Барт понимает, что что-то не так с современной антропологией, поэтому пишет письмо своим коллегам и предлагает им посмотреть на знакомый антропологический материал с других теоретических оснований. Они это делают и присылают ему эмпирические статьи. И в 1969-ом году выходит этот сборник, который Барт предваряет вступлением, которое является ключевой теоретической работой, на которой строится вся последующая теория этничности в конструктивистском ключе.

Фредрик Барт говорит, что в существовавшем на тот момент антропологическом определении этнической группы нет ничего принципиально неправильного. Он соглашается, что это воспроизводящаяся межпоколенческая группа с активной коммуникацией внутри себя, с некоторыми разделяемыми ключевыми культурными паттернами и с некоторым градусом общей самоидентификации. Но потом Барт подчеркивает, что современная антропология не отвечает на вопрос, почему этнические группы складываются именно таким образом, почему они такие.

Он предлагает свой ответ: этнические группы такие, потому что на их границах происходит взаимодействие с другими этническими группами, а для того чтобы понять, почему этническая группа такая, надо изучить эти отношения. Границы взаимодействия этнических групп Барт понимает как социально, так и географически, не делая различий. Он говорит, что надо понять каким образом люди противопоставляют друг друга по основанию культуры, как они видят культурные различия, и каким образом эти культурные различия зашиты в ткань социального.

Именно такую повестку дня Барт и предложил, когда просил прислать ему статьи. В своем предложении он также попросил раскрыть то, каким образом на границах происходит смена идентичности, каким образом за одно-два поколения люди из одной категории, идентифицирующие себя и идентифицированные другими как представители одной категории, могут превратиться в представителей другой категории, то есть сменить этнический лейбл.

Так как Фредрик Барт был специалистом по пуштунам и по Пакистану, их уклад он и приводит в пример: социальная организация пуштунов эгалитарна — мужчины равны друг другу, это их особенность и культурная ценность. Рядом с пуштунами живут гораздо более иерархические и сложно устроенные белуджи. В тот момент, когда некоторые пуштуны или некоторые пуштунские группы оказываются под влиянием политической структуры белуджи, они в нее встраиваются и начинают подчиняться, но подчиняющийся пуштун — плохой пуштун, поэтому они меняют идентичность на белуджи, превращаясь в белуджи за одно-два поколения.

Другой пример привел, коллега Барта, норвежский антрополог Гуннар Халлонд. Он работал в Судане, в Дарфуре и изучал, каким образом хлебопашцы фор превращаются в скотоводческих баггара. Халлонд приводит следующую историю: фор выращивают ячмень, когда у них есть избыток ячменя, им не во что вкладывать ячмень помимо скота. Через некоторое время скота становится много, выясняется, что его гораздо удобнее и выгоднее пасти самостоятельно, но пасут скот на этой территории только баггара. В результате фор превращаются в баггара, примкнув к кочевьям, и через одно-два поколения они уже полностью идентифицируют себя как баггара. Это два примера из книги «Ethnic groups and boundaries», в которой совершается конструктивистская революция в исследованиях этничности.

Есть менее известный элемент фундамента конструктивистских исследований этничности — Манчестерская школа антропологии, которая связанная с именем Макса Глакманна. Стоит отметить, что Манчестерской она стала только в 1950-1960-е годы, а до того она формируется в Родезко-Ливингстонском институте антропологии в нынешней Замбии, тогдашней Северной Родезии.

Вопреки тогдашней антропологии, которая изучала племена, манчестерцы говорили, что надо изучать социальные ситуации. Ученые из Манчестерской школы фокусировались на возникающих и бурно развивающихся африканских городах и на взаимодействиях между людьми в этих городах. Они говорили, что нет просто белых, черных или разных племен, а есть: во-первых, некоторая социальная ситуация, во-вторых, некоторое сообщество, которое включает в себя и черных, и белых и разные племена черных. Структура этого сообщества — это те нормы, которые регулируют взаимодействия между черными, белыми, между представителями разных племен, и изучать надо именно социальные ситуации, социальные взаимодействия, посредством описания повседневности, потому что социальные структуры, по их мнению, проступают в повседневности. Макс Глакманн назвал это теория общего поля, под таким названием она и вошла в научные исследования.

Я расскажу про самое характерное исследование Манчестерской школы антропологии, которое провел южно-африканский социолог Джеймс Клайд Митчелл. Называется оно «Kalela dance» или «Танец калела». Митчелл обращает внимание, что в городах медного пояса люди танцуют диковинный танец, который в своей пластике напоминает племенные танцы, но его танцуют, во-первых, в европейской одежде, а во-вторых, танцоры поют песни, которые описывают сугубо городские сюжеты, не связанные с рыболовством, охотой или прочими паттернами жизни на природе. В этих песнях часто, как сейчас сказали бы “обстебывают” представителей одних категорий, и, по наблюдению Митчелла, никто ни на кого не обижается.

Я процитирую одну из песен, под которую в 1950-е годы танцевали танец калела. В этой песне танцоры калела жестко отзываются о женщинах из категории нсенга: «Ха-ха, несчастные нсенга. На них клевещут неслыханным образом. Что я тут слышал? Одна женщина нсенга спала с кем? Ответьте мне, кто это слышал. Она спала с собакой. Из уважения к нсенга я бы это и отрицал, ну мало ли какую ложь про них придумывают люди. Но вчера я возжелал женщину нсенга. Почему она мне отказала? Я ее умолял, но она была непреклонна. Она сказала, что я не умею совокупляться. Я сказал, что я еще ее научу, но она все отказывала. Зачем возводите напраслину на нсенга, говорите, что они нам изменяют с собаками? Если они отказывают людям, как они могут привечать собак, зверей? Как они на такое согласятся? Вы только дразнитесь. А я, пожалуй, отправлю мою собаку к этой женщине, которая мне отказала. Тут-то она не устоит».

Приведу еще один текст, где танцоры хвастаются своими языковыми компетенциями в ситуации городского многоязычия: «Я пою на хенга, я пою на луба, я пою на зулу и на сота. Я беру намвага и соли и совмещаю их. Я больше не пою на лвена, он слишком распространен. Осталось научиться петь на ньякуса, на касаи и на мбвел». В городе есть племенные категории, которые связаны с конкретными племенами из сельской местности. Но племена в части структуры, структуры лидерства, структуры взаимодействий остались в сельской местности, в городе — только категории. Эти категории оказываются очень важны и полезны, поскольку они организуют взаимодействия между людьми: в тот момент, когда человек видит представителя той или иной категории, он понимает как с ним себя вести. Таким образом, именно этнические категории организуют взаимодействия между людьми в городе. Хотя Митчелл не использует слово этничность, это и называется этничность в конструктивистском понимании.

Слово этничность появляется в вокабуляре Манчестерской школы в конце 1960-х, когда исследователь Абнер Коэн пишет большую и очень важную работу про хаос в городах йоруба в Нигерии. Он определяет этничность как конфликтные взаимодействия между представителями разных племенных категорий в городе. Начиная с 1970-х годов слово этничность — подход, который брендирован этим словом, оно проникает в антропологические и социологические исследования. Парадигматический сдвиг не происходит в одночасье: в 1970-1980-е годы слово этничность используется довольно противоречиво. Наиболее частотное использование в 1980-е — замена слова раса в американском контексте.

В 1980-1990-е годы новое понимание этничности обрастает теоретическим жирком: появляются значимые работы, которые делают вклад в развитие этого подхода, и только к 2000-м годам можно говорить о том, что парадигматический сдвиг произошел. На тот момент уже появилась значительная путаница в терминах: непонимание того, что такое этничность осталось.

Попытался распутать узел непонимания, сформулировав пару-тройку важных тезисов, американский социолог Роджерс Брубейкер, который в 2002 году опубликовал статью, которая называется «Этничность без групп». Брубейкер говорит: для того чтобы изучать этничность, понимать ее и для того, чтобы этничность происходила, группы совершенно не обязательны, поскольку этничность — это особый взгляд на мир, в рамках которого происходит интерпретация посредством культурных различий.

Брубейкер говорит, что одна и та же ситуация может быть проинтерпретирована огромным количеством способов: этничность — это способ интерпретации мира, в рамках которого принимаются во внимание культурные различия, этничность не вещь в мире, это взгляд на мир. Он говорит, что надо изучать то, каким образом люди интерпретируют мир, почему одни люди накладывают на этот мир этнические линзы, а другие не накладывают. Он предлагает обращать внимание на так называемых этнических предпринимателей, людей, которые сознательно используют этнические интерпретации, для того чтобы преуспеть в своей деятельности.

Следующее важное продвижение теории этничности связано с именем американского политолога швейцарского происхождения Андреаса Виммера. Ориентируясь на Барта с одной стороны и Брубейкера с другой стороны, он сказал: “Хорошо, мы не будем изучать этничность с помощью групп, откидываем слово группы, но может быть нам понадобится какое-то другое слово? И может быть это слово граница?”. В самом начале проекта в 2004 году выходит его первая статья, где он предлагает изучать этнические границы. Через некоторое время он, следуя конструктивистской парадигме, предлагает изучать производство этнических границ. Заканчивается его проект в 2012 году книгой, которая называется «Ethnic boundary making» или «Производство этнических границ».

Виммер предлагает подробную классификацию того, каким образом этнические границы производятся индивидуальными акторами, он говорит, что этнические границы можно передвигать, речь идет о конструировании границ в повседневном взаимодействии. Например, я заявляю, что мир устроен определенным образом и таким образом я осуществляю производство границ, вы со мной не согласны и предлагаете свое видение того, как устроены этнические границы. В тот момент, когда мы говорим, что “евреи в России давно стали русскими”, то мы включаем евреев в категорию русские, передвигая этническую границу русских за пределы евреев. Можно стереть этническую границу, сказав, что “нет уже разницы между русскими и евреями в России». Риторические ходы, которые используются, для того чтобы сообщить миру о том, что дело обстоит так-то и так-то они разные, поэтому Виммер описывает их как разные стратегии производства границ. Он выделил порядка 30-40 разных индивидуальных стратегий.

Виммер также предлагает некоторые ходы связанные с эмпирическими дизайнами, он говорит о том, что надо произвести деэтнизацию исследовательских дизайнов: в качестве объекта исследования мы не должны заявлять мексиканцев, киргизов или иные «этнические группы», надо изучать контексты, в которых происходит производство этнических границ или противопоставление по культурным основаниям: городские районы, сельские поселения, рабочие места и так далее.

Можно сказать, что Виммер — это последний классик исследования этничности в теоретическом ключе, его статьи по boundary making получили призы американской социологической, политологической ассоциации, и на нем можно закончить историю этого теоретического направления. Отмечу, что в личном разговоре, который у нас состоялся в 2014 году, Виммер говорил, что в целом он не очень доволен этим проектом, не считает его успешным, по его мнению, этнические границы не очень хороший концепт, для того чтобы работать с проблемой этничности.

Из моего рассказа может сложиться впечатление, что конструктивизм победил и эссенциализму нет места в академии. Нюанс состоит в том, что конструктивизм, который определяет этничность как социальную организацию культурных различий и особый тип отношений, связанный с культурными противопоставлениями, не является понятным и интуитивным. Поэтому эссенциализм, который предлагает смотреть на мир состоящий из этнических групп, которые находятся во взаимодействии, гораздо интуитивно понятнее, поэтому он выигрывает. Дже в академии он в значительной степени остается не на уровне отдельных исследователей, но на уровне языка, на котором пишутся научные работы, говорят в научных докладах и в повседневном общении люди.